В предыдущей главе мы коснулись вопроса, не является ли кризис либерализма, быть может, логическим следствием крушения социализма. Это предположение исходит из того, что обе данные идеологии имеют сопоставимую философскую основу и преследуют сходные цели.
Лишь в контексте данной общности обретает смысл тезис, что крах социализма может поставить в затруднительное положение и либерализм. Обе идеологии принадлежат к проекту эпохи Нового времени, обе они являются продуктом европейского Просвещения. В этом их первая и важнейшая общность. Поэтому на вопрос о кризисе либерализма в контексте крушения социализма можно ответить, лишь выяснив другой вопрос: как выглядит к концу ХХ века сам проект эпохи Нового времени в целом?
Мы стали свидетелями всемирно-исторического перелома, событий, которые подтверждают тезис о кризисе эпохи Нового времени: крушение реального социализма, война в центре Европы, рост национализма, большие сложности на пути объединения Европы - таковы симптомы этого кризиса. В течение всего нескольких лет распался прежний мировой порядок. Тот порядок, который был определен ялтинскими соглашениями, принадлежит отныне истории. Начался поворот эпохального значения.
Встают новые фундаментальные вопросы: соответствуют ли категории, которыми мы мыслим, новой ситуации? Достаточно ли наших понятий, представлений, методов, наших стратегий, чтобы правильно понять новое положение в мире? Годится ли еще та картина мира, которой мы пользовались до сих пор? Вопросы эти я пока лишь обозначил, в дальнейшем они требуют более углубленного рассмотрения.
Старомодное понятие картины мира я употребляю потому, что оно отражает обобщенно все понятия и представления, которыми мы пользуемся в такой ситуации. Если же сами эти понятия и представления уже не годятся, тогда невозможно создать общую картину мира. Утрачивается тогда и язык для выражения наших представлений о действительности, что иногда бывает хуже всего и вызывает роковые последствия. Пользоваться же по-прежнему старым языком - значит не понимать происходящего. Политический класс теряет ориентацию и, более того - способность осуществлять руководство страной.
Что же произошло? Внезапно перестал существовать Советский Союз, великая мировая держава, империя. Это означает драматический поворот во всемирной истории. Мы едва ли поняли всемирно-исторический характер данного процесса, поскольку для этого не годятся, быть может, сами категории, которыми мы привыкли пользоваться. Употребляя старые категории, мы приходили обычно к выводу, что недостаточно эффективной была именно экономическая система реального социализма, а вследствие этого была обречена на поражение и сама система в целом. Итоги усматривались в том, что экономика с централизованным бюрократическим управлением, следовательно, обнаружила свою неэффективность, а значит и страна с таким экономическим строем оказалась политически и исторически неконкурентоспособна. Отсюда у нас на Западе делали тот вывод, что система социальной рыночной экономики обладает несравненным превосходством и вопрос состоит будто бы лишь в том, чтобы как можно быстрее ввести нашу систему в странах, образовавшихся после распада Советского Союза: создать там рыночную экономику, правовое государство, многопартийную систему, сформировать гражданское общество. Все уроки и познания, которые можно было бы извлечь из беспримерного процесса распада коммунизма, на этих выводах для нас и заканчивались. Крушение коммунизма так нас в конечном итоге ничему и не научило, вот в чем состоит мой тезис.
Так что стоит углубить далее сам вопрос: а что же, собственно, произошло с системой реального социализма? Означает ли крах этого реального социализма также и конец исторической дееспособности социализма вообще? Или оказался опровергнутым лишь определенный вариант социализма? Не обретает ли теперь шансы именно подлинный социализм?
Тот, кто полагает, будто с крушением реального социализма пришел конец социализму вообще и что больше нам не придется сталкиваться с социалистическими традициями и идеями, тот заблуждается.
Решающее значение имеет между тем тот вывод, что идея не может быть опровергнута реальностью, сколь разочаровывающей ни была бы эта реальность. Многим людям с этим, вероятно, больно примириться. Всегда есть возможность противопоставить разочаровывающей реальности возвышенные идеи, заняв такую позицию, как Вильгельм Телль у Шиллера: если все надежды разбиваются о мизерность этой земной жизни, то мы обращаем наши взоры и поднимаем руки к небу, к вечным звездам, чтобы обрести новое мужество и новую надежду. Так что было бы иллюзией полагать, будто произошедшие события могут означать конец социализма или что поколеблена вера в социализм. Веру нельзя опровергнуть реальностью, а социализм как раз и предполагает настоящую веру. Мечта о социализме будет жить в сердцах молодого поколения несмотря на надвигающийся кризис либерализма, а быть может, и вследствие самого этого кризиса.
Однако эти противоречия между реальностью и идеей, программой и действительностью не соответствуют тому, что происходит сейчас на самом деле. Ибо тот социализм, который терпит ныне крушение, ссылается не на идею, а на теорию Карла Маркса, который обосновывал свое самосознание и свои притязания на исключительную роль в истории социализма тем, что благодаря ему социализм впервые перестает быть идеей.
Еще более страстно, чем со своими идеологическими противниками, Карл Маркс боролся с социализмом, выступавшим в качестве идеи. Маркс заклеймил его как "утопический социализм". Благодаря Марксу социализм перестал быть утопией, идеей и стал наукой. Сталкиваясь с социализмом, терпящим ныне крушение, мы ни на миг не должны забывать, что согласно замыслу его основателя и творца речь идет именно о науке. Для Маркса суть дела заключалась в научном понимании истории. Марксизм утверждает, пожалуй, и поныне, что он представляет собой подлинно научное понимание истории и что он решил, как говорил Маркс, "загадку истории". Эти совершенно необыкновенные слова мы должны помнить, думая над тем, каков был реальный ход событий в двадцатом веке. Марксизм притязает на познание закономерности развития человечества, которая выражается в последовательной смене общественных формаций. При этом для марксистского социализма речь идет не о каком-то мировоззрении или идеале, а о познании глубочайшего закона, определяющего развитие и ход истории в целом. Согласно марксистскому социализму только историческая реальность подтверждает истинность или неистинность марксистской теории.
И если задать неортодоксальный вопрос, что же в существовавшей практике социалистического строительства соответствовало представлениям Маркса, то современные события вообще невозможно будет понять. Ведя дискуссию на эту тему не в рамках марксистской ортодоксии, люди приходят к совершенно пустым и бесплодным выводам, которые способны лишь заново укрепить традиционно известные позиции. Одни говорят тогда: теперь, дескать, и последний дурак должен понять, что с марксизмом покончено. Другие же уверяют, будто советский социализм вообще не имел ничего общего с настоящим марксизмом, каким его представлял себе первоначально Маркс.
Отсюда возникает, таким образом, первый вопрос: каким же образом представлял себе сам Карл Маркс ход истории и прежде всего будущей истории эпохи Нового времени? Какой элемент был для него конституирующим в понимании эпохи Нового времени? В чем он видел кризис так называемого раннего капитализма, свидетелем которого он был? Как представлял он себе ход истории в случае победы социализма и как расценивал последствия поражения социализма?
Карл Маркс не был верующим социалистом в современном смысле этого слова. Маркс был, скорее, того мнения, что либо социализм одержит победу, которую он предсказывал, либо на смену капитализму XIX века придет другая альтернатива, а именно варварство. Характеризуя то состояние, которое наступило бы в случае поражения социализма, Маркс еще раз подтвердил, в сколь значительной степени сам он был обязан буржуазной гуманистической традиции. В "Коммунистическом манифесте" он говорил о Французской революции, что это был решающий поворотный пункт во всей предшествующей истории человечества. Французская революция и ее последствия изменили в глазах Маркса характер истории в целом. Вследствие буржуазной революции во Франции и возникшего благодаря ей буржуазного общества история приобрела характер "перманентной революции". Одним из самых больших озарений было, как мне кажется, следующее мнение Маркса, в котором он пошел дальше Гегеля, радикализировав его идеи и выступив против него: отныне в истории происходят не отдельные революции. Сама история становится осуществлением перманентной революции. Субъектом этой истории перманентной революции является для Маркса "общество", которое по натуре своей склонно к эмансипации. Склонность к эмансипации "общество" проявляет в том, что радикально отмежевывается от всей предшествующей истории. Отныне люди ориентируются не на дух, не на бога, не на какие-то парящие в небе ценности, а на само современное общество, которое было рождено как политический и социальный феномен Французской революцией.
Революция означает, по Марксу, то, что общество не может существовать, не обновляя постоянно внутренние и внешние условия своей жизнедеятельности.
В этот общий поток революционного процесса вовлекается все, начиная с постоянно развивающихся производительных сил. Для марксистского понимания истории решающим моментом является не открытие классовой борьбы как движущей силы истории, а в более существенной степени то положение, что эта классовая борьба принимает новый облик, ведет к антагонистическому противостоянию двух классов в обществе. Не многие классы, а именно два определенных класса противостоят друг другу: многочисленный класс обнищавшего пролетариата, производящего материальное богатство, на одной стороне, и класс капиталистов, владельцев средств производства, на другой.
Образ, который имел перед собой Маркс, был отражением глубочайших тенденций современного мира, которые доминировали в сознании эпохи: а именно достижение такого состояния, при котором была бы преодолена материальная нужда и людям не нужно бы-ло бы заботиться ни о чем другом, кроме распределения имеюще-гося материального богатства. Если можно сформулировать эту мысль заостренно, то для Маркса речь идет не о решении так называемого социального вопроса, а о создании такого общества, в котором социальный вопрос и не возникал бы, поскольку все люди получали бы все по потребностям.
Маркс полагал, что в ходе этого процесса получит успешное осуществление и другая тенденция, упразднение господства человека над человеком. Тезис Маркса известен: государство отомрет. Это означает, что, по Марксу, когда-то должен отпасть не только социальный вопрос, но и политический, проблема господства. Человечество сможет тогда свободно вздохнуть и отбросить все идеологические оковы, которые связывали прежние общественные формации. Семьи у пролетария тогда больше не будет, поскольку разоблачается и отбрасывается идеология буржуазной семьи, какой она была при капитализме. Обратим внимание на то, что Маркс постоянно находился в противоречии с утопическим социализмом, получившим ныне широкое распространение. Он не верил в моральные постулаты, не делал ставку на вечно значимые принципы, на нормы и ценности, на так называемую идею социализма. Для него решающим было другое - осуществление исторического процесса, реальная революционная практика. Именно практика была для Маркса критерием истинности или неистинности теории. Теоретическое оправдание теории в противовес практике ему не импонировало. Именно практика, сама история были для него критериями истины. Осуществимость или неосуществимость самой логики эмансипации, которая была присуща эпохе Нового времени в целом, определялась для Маркса также именно практикой. Научное понимание истории играет для марксизма решающую роль во всем комплексе наук. В ранних работах Маркса мы находим поразительные слова о том, будто благодаря марксистскому научному пониманию истории находит свое разрешение "загадка истории".
Так что вопрос тут никоим образом не ограничивается тем, чтобы понять, почему выбор ложной экономической системы, плановой экономики вместо рыночной не привел к ожидавшимся результатам. То, что господство бюрократии ограничивает свободу, на обретение которой надеялись поначалу именно в связи с социализмом, это тоже не вызывает сомнений. Еще Макс Вебер предсказывал, что осуществление социализма в условиях, созданных капитализмом, может привести в будущем, независимо от намерений социалистов, лишь к господству бюрократии. Следовало бы признать, что нынешний крах реального социализма подтвердил этот тезис Макса Вебера.
Итак, мы установили следующее: марксистский социализм не может апеллировать к "социалистической идее". Он ссылается лишь на научно познанный закон развития истории, согласно которому на заключительном этапе исторического процесса должно наступить полное освобождение человека путем социалистической революции. Впрочем, в этом состоял замысел не только марксизма. Эта великая конечная цель воодушевляла всю эпоху Нового времени. Маркс совершил мужественный шаг, сделав эту цель зримой и дав ей научное обоснование. Общая цель виделась в том, что человек будет когда-то освобожден от всякого рода материальной нужды и от вытекающей отсюда зависимости, от господства над ним. Общество будет, как предполагалось, располагать таким богатством, что проблема распределения вообще исчезнет. Как дети в день рождения, видя перед собой воскресный стол, полный пирогов, должны лишь приступить к еде и могут брать со стола сколько захочется, так и всех взрослых предполагалось освободить при социализме от всякого гнета, от бремени истории, от конечности существования, от ограниченности материальных средств, чтобы они могли получать блага сообразно своим естественным потребностям и без всяких ограничений использовать все богатство, заложенное в природе человека. Таков был образ будущего, который стремился осуществить не только марксистский социализм, но и либерализм.
Тезис мой заключается в следующем: с крушением социализма или с опровержением его ходом исторического развития произошло также крушение и всей политической картины мира. Социализм считал себя самой прогрессивной идеологией эпохи Нового времени, причем не только марксистско-ленинский социализм, но и реформистский. Все остальные политические силы вынуждены были реагировать на этот вызов социализма, и они занимали, как правило, оборонительные позиции. Что консервативно и что прогрессивно, это определял социализм. Признав подобные притязания социализма на представительство прогрессивных позиций, консерваторами оказывались все те, кто не были социалистами. Поскольку в общественном мнении ФРГ доминировали социалистические взгляды, такой философ как Карл Поппер считался консерватором, хотя на самом деле он с консерватизмом не имел вообще ничего общего. Сегодня мы наблюдаем обратную картину. Социализму, разоблаченному в его реакционности, приходится держать ответ. После крушения социализма стало предметом критического рассмотрения и само мышление Карла Маркса. Было ли у реального коммунизма что-то общее с Марксом? Оказался ли опровергнутым вместе с реальным коммунизмом также и марксизм в целом? Означает ли это конец марксизма?
Несколько лет тому назад мне довелось участвовать в конгрессе, посвященном этому вопросу; это были "Дискуссии о гуманизме" в Зальцбурге; и я оказался тогда чуть ли не единственным из участников, полагавшим, что крушение социализма должно иметь глубочайшие последствия для оценки марксистского учения. Все же остальные участники были более или менее убеждены в том, что опровержение социализма ходом истории сути философии Маркса вообще не касается. Преобладающим было то мнение, будто этот реальный социализм с Марксом не имеет вообще ничего общего. Если бы Маркс мог увидеть этот реальный социализм и высказаться по его поводу, он был бы, дескать, самым ярым его критиком. Что можно сказать на этот счет? Вопрос, конечно, сложный. Как сказали бы в прежние времена, диалектический. На вопрос этот нельзя ответить просто "да" или "нет".
Верным является то, что практика осуществления социализма в Советском Союзе с 1917 г. действительно не имела ничего общего с теми представлениями о социалистическом обществе, которые были у Карла Маркса. Маркс мыслил себе социализм как некий революционный акт самоосвобождения пролетариата. В представлениях Маркса о социализме предполагалось не только наличие развитого капитализма, достигшего границ своих возможностей, но и другая непременная предпосылка: то, что подавляющее большинство людей жило в нищете. Революция являлась тогда актом самоосвобождения пролетариата. Несколько заостряя свою мысль, я мог бы сказать, что реальный социализм оказался революцией не для освобождения пролетариата, а для создания пролетариата.
Третий тезис Маркса состоит в том, что государство может быть упразднено после достижения изобилия материальных благ. Маркс всегда исходил из того, что создает это богатство не социализм, а капитализм. Социализм же означает лишь присвоение богатства, созданного капитализмом. В политическом господстве больше не будет необходимости. Вопрос о социальной справедливости и возникать не будет.
При схоластическом сравнении реального социализма с учением Маркса я должен был бы признать, что этот конкретный социализм с учением Маркса не имеет ничего общего. Он представлял собой именно противоположность тому, о чем мечтал Маркс. Самую острую критику социалистической практики я мог бы высказать вместе с самим Марксом. Это одна сторона вопроса. В дискуссиях с интеллектуалами всегда сталкиваешься именно с этой позицией. Но тут нужно, естественно, добавить, что данный тезис несостоятелен. По следующим причинам.
Первая и решающая причина состоит в том, что сам Карл Маркс модель социалистического общества в том плане, каким образом оно будет функционировать, вообще не разрабатывал. Маркс был достаточно мудрым, чтобы не делать того, чем мы больше всего любим заниматься ныне, разрисовывая во всех подробностях, как должно было бы выглядеть общество, которого бы нам хотелось и к которому мы стремимся. На вопрос, как должен быть организован социализм, Маркс не дал ответа. У него есть лишь самые общие формулировки такого, например, рода, что политическое господство уступит место рационально организованному взаимодействию между обществом и природой. Однако это не ответ на вопрос, как осуществить социалистическое строительство оперативно и как должно быть организовано социалистическое общество. Какой социализм вправе ссылаться на Маркса и какой не вправе, конкретных критериев для такого суждения нет.
Социализм как таковой, что бы он ни означал в своих отдельных проявлениях, предполагает, по Марксу, отмену частной собственности на средства производства. Относительно этого принципа следует заметить, что именно в Советском Союзе и в бывшей ГДР реальный социализм представлял собой осуществление данного принципа и соответствовал этому требованию Маркса. У Маркса было сказано, что на смену частной собственности на средства производства должно прийти "обобществление средств производства". За этой формулой скрывается определенная магия слов. Социализм выжил в ХХ веке в течение столь продолжительного времени, да и завтра, вероятно, возродится вновь именно потому, что люди верили в эту многообещающую формулу: обобществление частной собственности на средства производства.
Но что означает здесь обобществление? Кто конкретно представляет собой общество? Можно ли вообще представить себе общество в качестве субъекта, способного присвоить средства производства, экспроприированные у частных собственников? Магическое понятие "общества" играло в социалистической мифологии такую же роль, какую в правой и национал-социалистической теории играло понятие "народ". В последнем случае тоже можно было спросить: так кто же конкретно есть этот "народ"? А кто есть общество?
Такие коммунисты как Ленин имели мужество ответить на этот вопрос в 1917 г. совершенно определенно: субъект, который должен присвоить средства производства и распорядиться ими, - это государство. Но кто конкретно представляет государство? И что дает государству легитимные основания присваивать средства производства? - Марксистско-ленинская философия. А кто излагает и интерпретирует эту философию? - Партия.
Кому же принадлежит решающее слово в партии? - Политбюро. Еще Троцкий предвидел, что по ленинской модели полную власть над человеком будет осуществлять партийный комитет, политбюро, а в крайнем случае и вообще один-единственный человек, в распоряжении которого и находятся средства производства. Именно так и обстояло дело в Советском Союзе.
Поэтому, я думаю, недостаточно сказать, будто Маркс не имел ничего общего с реальным социализмом. А что же иное означает социализм, как не обобществление частной собственности на средства производства? Это главный вопрос. Есть исключительно честные бывшие социалисты, такие, как социолог Оффе, который прямо признал, что оперативной модели социализма более не существует. Но что же тогда еще представляет собой социализм? Утопию?
"Осуществление утопии" есть само по себе понятие абсурдное, ибо "утопия" означает по смыслу своему нечто такое, что в действительности не существует и быть не может. Конструкция такого идеального общества, лишенного реального пространственного и временного измерения, при попытке ее осуществления была обречена на крах, это заложено в самом понятии утопии. Но в чем же, однако, заключался утопический элемент в социалистическом проекте? Что составляет специфику этой утопии, потерпевшей крушение в реальном социализме?
Существуют различного рода утопии: к примеру, географические, эротические, эстетические. Какого рода утопия лежит в основе социализма? В основе его лежит, как я уже говорил вкратце, идея создания "нового человека". Это притязание относится к самой сути социализма: создать нечто фундаментально новое, осуществить чудо. Таким чудом, ставшим былью, и должен был стать "новый человек" социалистического типа. Надо заметить, что именно это притязание по-прежнему обладает притягательной силой для многих наших интеллектуалов. Эти люди живут надеждой, что когда-нибудь будет-таки достигнуто такое состояние общества, при котором индивидуальные интересы совпадали бы с общественными и было бы преодолено раздвоение, типичное для буржуазно-либерального общества во всех его формах. В буржуазном обществе индивидуальные интересы и общественные - это две различные вещи, и такое состояние должно быть, по замыслу социалистов, преодолено. Реальный социализм впервые добивался такого состояния в обществе, при котором человек желал бы осуществления именно того, что партийное руководство обозначает как выражение общественных, общих интересов.
Социалистический человек полностью подчиняется обществу. Независимая от общества самостоятельная личность не существует. Процесс этот ведет в конечном итоге к тому, что человек действует не по совести, а руководствуясь тем, что руководство социалистического общества представляет как общий интерес. Типичным становится то, что делает он это отнюдь не против своей воли, а с энтузиазмом: борется за повышение производительности труда, проявляя готовность работать, отдавая все свои силы, даже бесплатно и терпя прочие лишения. В крайнем случае человек социалистического типа готов даже, будучи невиновным, признаться в совершении преступления, если партия требует от него этого ради общих интересов - достаточно вспомнить в этой связи хотя бы инквизиторские судебные процессы 30-х годов. Человек, живущий героическим, тотальным и постоянным самопожертвованием во имя интересов общества, которые определяет партия, - именно это и есть прототип "нового человека".
Не будем забывать о том, что общество наше и поныне в высшей степени восприимчиво к этому идеалу, как и вообще к утопиям. Иоахим Фест назвал в своей недавно вышедшей книге "Разрушенная мечта" конец социализма концом утопии как таковой. Книга эта сама по себе превосходна, однако к высказанной мысли я присоединиться не могу. На протяжении эпохи Нового времени было создано немало утопических проектов. К примеру, еще в конце XVIII века Мерсье дал литературное описание образа будущего, соответствующего примерно тому, что получилось из социализма в дальнейшем в действительности. Однако полностью счастья и совершенства человеческой натуры достигнуто не было. Карл Маркс раcсчитывал, что на основе научного понимания истории удастся построить этот социализм также и практически. В ходе самого исторического процесса, прежде всего благодаря развитому капитализму, созрели, как он полагал, условия, позволяющие воплотить теперь в жизнь этот проект, возникший когда-то в форме литературной утопии.
В этом смысле Маркс не был утопистом. Карл Маркс был слишком большим реалистом, чтобы полагаться на утопии. Более того, он разработал обоснование и дал интерпретацию социализма как той формы, которую должно было, по его мысли, с необходимостью принять общество того времени, XIX века. Он был убежден, что тем самым была бы осуществлена внутренняя логика и тенденции, присущие современному миру в целом со времен Французской революции. Логике утопизма должна была бы тогда следовать и сама история. Символом этой логики утопизма стала в эпоху Нового времени, конечно, идея прогресса.
Две вещи мы должны уяснить себе со всей определенностью: по своей природе и по сути своей эпоха Нового времени представляет собой ничто иное как программу осуществления прогресса. Причем этот прогресс предполагается не как некий бесконечный процесс, а как находящий завершение в определенном состоянии совершенства. Из данного тезиса вытекает логически тот неприятный вывод, что с крушением социализма и вся эпоха Нового времени оказывается тогда в кризисе, глубоко сотрясающем ее основы. Тогда конец социализма выступает уже не только как выражение общего кризиса самого социализма, но и кризиса эпохи Нового времени в целом.
Если это в действительности так, то из этого опыта крушения социализма нам следовало бы, конечно, извлечь самые серьезные уроки. Ибо на достижение какого состояния общества была ориентирована с самого начала эпоха Нового времени? Стремление было всегда к такому состоянию общества, при котором человек полностью распоряжался бы своей собственной судьбой и всеми социальными и индивидуальными условиями своей жизни. Если заострить эту мысль, то можно выразить ее следующим образом: замысел состоял в том, чтобы упразднить случайность, или, говоря более обыденным языком, судьбу. Прудон , ранний социалист, с которым Маркс обошелся совершенно несправедливо и взгляды которого он к тому же неверно истолковывал, говорил в этой связи о "дефатализации судьбы". Человек не должен был более зависеть от своей судьбы. Ему надлежало взять отныне в собственные руки естественные и социальные обстоятельства своей жизни, самому распорядиться ими, чтобы, освободившись от всякого рода зависимости, связанной с судьбой, обрести возможность поступать теперь как ему вздумается. В этом была цель не только ранних социалистов, но и всей эпохи Нового времени.
К чему же стремимся мы сами? Быть может, вопрос можно поставить еще более отчетливо: хотим ли мы на Западе чего-то иного, чем ранние социалисты? Разве не понимаем мы под свободой то же самое, что и ранние социалисты? Разве не отождествляем мы точно так же свободу и счастье с полным удовлетворением потребностей? Мы по-прежнему верим в то, будто политика может принести прогресс. Социализм предполагает почти неограниченную веру в то, что нет ничего неосуществимого. Некоторые люди все еще надеются на то, будто нам все же удастся на этот раз, хотя бы с помощью генетики, "изготовить" человека в соответствии с нашими представлениями, согласно нашему идеалу. В Германии эта вера во всемогущество политики, что она может сотворить все, что вздумается, осталась непоколебимой.
Между тем весь политический класс Германии все более погружается во мрак, чему имеется немало причин. Связано это среди прочего также с тем, что у нас исходят как из само собой разумеющегося факта из того, будто все можно осуществить, если только есть на то соответствующая политическая воля. Провалы же политики находят, с этой точки зрения, лишь двоякое объяснение: либо отсутствует добрая воля, и тогда мы имеем дело с какими-то злонамеренными политиками. Либо отсутствует способность осуществить политику, и тогда перед нами некомпетентные, или просто-напросто беспомощные политики.
Нужно было бы уяснить, наконец, что эта вера в то, будто можно создать социалистический рай на земле, является чистейшим заблуждением. Это безумная идея, химера. Когда действительность не соответствовала этой безумной идее, применялся террор. Если кто-то не хотел следовать установленному социалистическому порядку добровольно, его дрессировали. Сама идея нового человека социалистического типа есть чистое безумие. Ради достижения этой цели были совершены немыслимые преступления, которые мы и сегодня едва ли готовы принять во внимание. Приведу всего лишь один пример: Сталин считал, что модернизация общества требует устранения кулачества. Частная собственность должна быть ликвидирована, в том числе и в сельском хозяйстве. Себя самого Сталин преступником отнюдь не считал. Он был уверен в правоте своих социалистических целей, истинности своих убеждений, считал себя выразителем подлинной морали. Со спокойной совестью и действуя из моральных убеждений он отправил на смерть или оставил умирать от голода как кулаков 10-14 миллионов крестьян. Для достижения своей цели, социализации сельского хозяйства он ликвидировал миллионы людей. Нельзя понять, что представлял собой в действительности двадцатый век, не осознав того, что этот социалистический эксперимент обошелся, по оценкам специалистов, в 40-60 миллионов человеческих жизней.
Опыт этот показывает, как необычайно важно для нас позаботиться о правильном мышлении. Чего стоит вся компетентность в области экономики и техники, умение управлять капиталом и верно инвестировать его, если в обществе бытует ложная политическая философия? Ровным счетом ничего. Нам нужно расстаться с представлениями, будто философия - это дело университетских экспертов. В действительности же спор между философами решался в ХХ веке там, где проливалась кровь. Гитлер тоже следовал своей философии, безумным расистским идеям, когда он отправлял на смерть миллионы людей. Не видеть того, что Сталин и Гитлер действовали не злонамеренно, а руководствовались своими моральными мотивами, хотя и идеологизированными, значило бы упрощать все дело. Каждый из них был по-своему убежден, что служит спасению человечества. Даже Гитлер полагал, что с уничтожением евреев будет сделан решающий вклад в спасение человечества. А представители марксизма-ленинизма, направляя террор против класса буржуазии, были убеждены, что употребляют насилие для избавления человечества от зла. Сегодня мы знаем, что в истории все возможно. Все может повториться, хотя, быть может, и в другой форме и при других обстоятельствах. В этом и состоит главная проблема.
Оставим в стороне вопрос, был ли Сталин одержим жаждой власти или он рассчитывал ускорить применением насилия окончательную победу социализма. Невероятным свойством таких людей как он является то, что они чувствуют себя вправе отправить на смерть миллионы людей, не испытывая угрызений совести. Именно на этот феномен я хотел бы обратить внимание. Ибо все это, заметим, происходило не в какие-то древнейшие времена, а 200 лет спустя после начала европейского Просвещения, когда эпоха Нового времени достигла своей высшей точки. Это явление нуждается в объяснении.
Мы не сможем понять причины длительного господства социалистических идей, не осознав того обстоятельства, что социализм выполнял роль религии. Социализм был своего рода эрзац-религией, это я хотел бы подчеркнуть. Фактически социализм выполнял все функции, которые традиционно брали на себя мировые религии. Карл Маркс не случайно говорил, что первой формой критики является критика религии, от чего уже далее зависят критика политики и политэкономии. Это высказывание Маркса имеет фундаментальное значение. Маркс пытался разоблачить религию как заблуждение, затуманивающее сознание людей. Религия мешает людям познать действительность такой, как она есть, осознать свои подлинные интересы и добиваться их осуществления.
Те обещания, которые христианство связывало с потусторонним миром, социалисты стремились осуществить в этой, земной жизни. В отличие от национал-социализма коммунизм, при всей его жестокости и при всем ужасе, которым сопровождалось строительство реального социализма, был своего рода христианской ересью. Этого нельзя сказать о национал-социализме и фашизме.
Если задуматься над тем, на чем основывался большой успех Вилли Брандта, мы придем к тому же объяснению. Вилли Брандт достиг успеха на выборах отнюдь не потому, что провозгласил необходимость достижения конечных целей социализма. Слово "социализм" он вообще едва ли упоминал. Причины его успеха были другие, они заключались в том, что он использовал религиозную, христианскую семантику, чтобы преподнести людям идеи демократического социализма в привлекательном виде. Если бы был задан вопрос, какая политика более соответствует христианству, то даже священнослужители обеих церквей ответили бы, что это политика, довольно близкая к требованиям демократического социализма. Вилли Брандт не обещал какой-то лучше функционирующий капитализм или распределение благ по принципу равенства. Он обещал нечто иное - больше теплоты и человечности, устранение холодности в межчеловеческих отношениях. Он возвестил готовность принять и признать другого человека независимо от всех его особенностей. Несомненно, что эти обещания, хотя и в секуляризованном виде, соответствуют христианскому наследию. Христианской вере соответствует также высказанное с пафосом намерение осуществить в форме социализма социальную справедливость.
Вспомним другой пример. В начале нашего столетия видные представители российской интеллигенции спорили о том, при каких условиях имело бы смысл отважиться на социалистический эксперимент. И некоторые из них приходили тогда к заключению, что если с установлением социализма не будет одновременно побеждена смерть, то попытка социалистического завершения история была бы совершенно напрасной. Ибо все гигантские усилия в этом направлении не оправдали бы себя, если все равно всем нам суждено умереть, социалистами или не-социалистами. Так что совершенно логично они ставили вопрос о преодолении смерти.
Между тем именно преодоление смерти и составляет ядро христианства, так как центральным моментом для христианства является победа над смертью и преодоление страха перед смертью. Русские интеллектуалы, развивавшие концепцию социализма в эсхатологическом плане, глубоко осознавали этот центральный момент христианства. Даже Троцкий писал в своей книге "Литература и общество", что хотя преодолеть смерть при социализме и не удастся, но продолжительность жизни будет все более возрастать. При социализме в такой степени получат развитие творческие способности человека, что буквально рядом с нами появятся новые гёте и бетховены. Жизнь человека будет продлена настолько, что люди будут умирать лишь тогда, когда пожелают того. Об этом религиозном аспекте социализма нам следовало бы вспомнить, размышляя ныне о закате социализма. Тогда мы, естественно, придем к другим выводам, чем те, которые обсуждались у нас до сих пор.
Какая же картина складывается теперь после крушения реального социализма?
В течение исторического периода после 1789 г. какого-то "снятия" всей предшествующей истории и традиций не произошло. Общество, которое явилось бы завершением истории и знаменовало бы достижение некоего конечного ее состояния, создано не было. Напротив, мы сталкиваемся с процессами внутренней эрозии, внутреннего распада, которые в тенденции ведут к распаду общества как такового. Вследствие разочарования в идеалах социализма образовался духовный вакуум. Вполне возможно, что именно в этом вакууме и возникнет потребность в новых воодушевляющих идеях, новом образе будущего. И если не найдется других идеалов, то социализм или на сей раз социалистическая идея вновь может быть воспринята как нечто привлекательное.
Так что в конечном счете решающий вопрос будет состоять в том, если ли у нас какая-то идея, которая была бы лучше социалистической. Если кроме социалистической идеи, другой не найдется, тогда мы станем свидетелями новых попыток построения социализма. И, кстати, то, каким образом мы пытаемся трансформировать плановую экономику в рыночную, придает иссякшим было социалистическим идеям новую жизненную силу. Потому что то, что приносит с собой этот рынок, содействует исключительно оживлению социалистической критики в адрес капитализма. А если учесть, что социализм, можно сказать, умер, то мы способствуем, значит, его оживлению. Представим себе, что нам не удастся-таки осуществить единство Германии. Тогда между старыми и новыми землями ФРГ у нас сложатся такие отношения, как между Северной и Южной Италией. Такая ситуация, несомненно, откроет клапан для прорыва новых идей, а быть может, как раз и именно старых.
Фрэнсис Фукуяма, возглавлявший в прошлом отдел в американском внешнеполитическом ведомстве, высказал в своей книге о "конце истории" ту мысль, что с кончиной социализма в истории остается одна лишь последняя формация - либерализм. Отныне либерализму нет больше якобы альтернативы. И если люди действительно научены опытом истории, то им, дескать, не к чему больше стремиться, кроме либерализма. Все альтернативы либерализму, будь то нацистская, фашистская или социалистическая, потерпели крах. Единственным победителем вышел из этого состязания либерализм. Согласно Фукуяме, человечество, если можно так выразиться, обречено на либерализм самой историей. 200-летний процесс эпохи Нового времени показал, что единственно дееспособной системой, встречающей общее одобрение и оптимально выражающей права и потребности людей, является, дескать, либерализм.
Между тем если внимательно присмотреться к картине мира после крушения социализма, мы установим, что, в противоположность утверждениям Фукуямы, о победе либерализма во всех странах Восточного блока, прежде всего бывшего Советского Союза, не может быть и речи. Более того, там происходит своего рода консервативная революция: Россия возвращается к своей собственной сущности, к своему историческому самосознанию, к наследию национального самосознания, даже к православному христианству. Многие русские мечтают о возрождении монархии, династии Романовых. Как объяснить такие процессы?
В Восточной Европе и в пространстве бывшего Советского Союза народы возвращаются на арену истории и борются за свою национальную идентичность. У нас это называется национализмом. Эти народы обращаются к своему историческому прошлому, даже к своему религиозному наследию. Разве не пытался советский режим на протяжении 70 лет искоренить террором национализм, историческую память и почитание религии? И все безуспешно. Ныне исторической силой, пробивающей себе дорогу, выступает не либерализм и не социализм, а консерватизм. Здесь поднимается национальный социализм.
Посмотрим, что же происходит в это время на Западе. Тот же процесс: народы обращаются вновь к своей истории. Ведь что является, к примеру, самой глубокой причиной широко распространенного скептического отношения к маастрихтским договорам относительно экономического объединения Европы, вплоть до отказа от этих договоров? Народы не хотят, чтобы ими управляла впредь наднациональная централизованная, бюрократическая система. Эта система отвечает логике эпохи Нового времени, но она игнорирует те жизненные порядки, которые сложились на протяжении поколений. Если политики полагают, что они могли бы осуществить объединение Европы и не спрашивая мнения народов или даже вопреки их воле, то завтра-послезавтра у нас возникнет ситуация, которая ничем не будет отличаться от российской. Таков мой тезис.
Вспомним, как проходила дискуссия о "Маастрихте" в Англии и Франции. Даже сторонники "Маастрихта", выступавшие за европейский проект, были воодушевлены национальными мотивами. "Маастрихт" нужен, чтобы обеспечить будущее величие Франции, поставив под контроль немцев и отнять у них единственный фактор их власти - немецкую марку. Тогда французская гегемония в Европе останется по-прежнему. Эти мысли многие французы высказывают вслух. А "Фигаро" пишет о том, что для немцев "Маастрихт" подобен "Версальскому договору без войны". И это говорит не какой-нибудь представитель "новых правых". Это напечатано в одной из крупнейших французских газет.
Если же взглянуть на дебаты по тому же вопросу в Англии, то там мы узнаем от премьер-министра Мейджора, что участие британцев в объединенной Европе имеет один-единственный смысл - обеспечить национальные интересы Великобритании. Во Франции и Англии национальные интересы обсуждаются открыто и честно. Дебаты по поводу Европы должны были бы, собственно, проводиться по тем же масштабам и в Германии. И если этого в ближайшее время не произойдет, разочарование политической организацией Европы будет возрастать. Однако у нас не принимают в расчет реальную действительность. Иллюзорные представления могут кончиться, однако, разочарованиями и навлечь завтра на Германию новую беду.
Словом, признаков кризиса либерализма необозримое множество. С крушением социализма распалась не только социалистическая картина мира. Либеральная картина мира испытала на себе также влияние этих перемен. Исторические события тогда можно назвать эпохальными, когда они заменяют саму картину мира, когда они обусловливают крах старых мировоззрений. Именно эту мысль я и хотел подчеркнуть в этом разделе книги. Нам следовало бы уяснить себе, что при крушении реального социализма и кризисе либерализма происходит исторический перелом, следствием которого является крах всей прежней картины мира. И если это так, то необходимо прежде всего философское осмысление данных процессов. До сих пор все мы находились в плену марксистского мышления. Сартр был прав, сказав, что марксизм - доминирующая философия нашей эпохи. Вопрос в том, закончилась ли эта эпоха с крушением социализма или мы продолжаем жить и мыслить по-прежнему по-марксистски. Означает ли факт крушения реального социализма, что мы вступили в силу самого этого факта в эпоху постмарксизма, или мы все равно продолжаем мыслить марксистскими категориями? Действительно ли нельзя ни в каком смысле говорить об эпохе постмарксизма?
Идеология
Кризис и конец эпохи идеологий
Особенность сегодняшнего кризиса состоит в глобальной растерянности. Люди чувствуют себя неуверенно по всему свету. Никто не понимает, что, по-хорошему, надо делать. При этом ничего действительно страшного и непоправимого не произошло, по крайней мере пока. Но в воздухе словно носится ощущение медленно, но неотвратимо надвигающихся грозных событий. Как заметил один ироничный блогер в Живом Журнале, «перед тем как выплюнуть, Бог нас жует медленно, как жвачку».
Что-то похожее было перед самым распадом Советского Союза. Уже за год-полтора до августовского путча (или неудачной августовской попытки контрреволюции) и Бело-вежских соглашений стало понятно, что скоро страна станет совсем другой. Крах СССР, болезненный слом прежнего образа жизни и шоковые реформы приближались тоже мед-ленно, не торопясь, что называется, «с оттяжкой».
Однако, что на самом деле означает нынешний медленный, затянутый темп кризиса? Может быть, на самом деле всё не так уж и плохо, и нас только зря пугают, как говорят, специально «кошмарят»? В этом и состоит задача СМИ — им постоянно нужна сенсация. Что может быть понятнее для прессы, чем производить апокалиптические прогнозы, растянутые на долгие месяцы? Зато они постоянно будут держать в напряжении аудиторию и всякий раз восприниматься как сенсация. Полуистерическое внимание публики обеспечено. А там, глядишь, все забудется: страшен сон, да милостив Бог.
Нынешняя Россия — не идеологическая страна
Действительно, нам не дано предугадать, чем нынешние события обернутся. Нельзя знать свою будущую историю. Может, всё обойдется. Однако в сегодняшней ситуации удивляет та готовность, с которой именно у нас стали встречать плохие новости. Растерянность везде, но, возможно, нигде нет такого настроения, что всё это не случайно. Словно здесь, в России, люди в глубине души уже задолго до официально объявленного кризиса были готовы к глобальному, тотальному срыву.
Связано это с тем, что с падением Советского Союза у нас больше не было идеологического проекта, который был бы общим для всех. Для кого-то общественным идеалом выступила либеральная демократия, для кого-то советский социализм, для кого-то Византийская империя, но решающего общего согласия по этому вопросу не было. Этим была вызвана путинская оборонительная политика, преимущественно тактического порядка, направленная на удержание и стабилизацию. Сегодняшняя Россия — не идеологическая страна. Чувство глубинной неуверенности в немалой степени имело место из-за отсутствия четкого плана «как нам обустроить Россию», с которым было бы согласно решающее большинство общества. Отсюда и неуверенность — от неопределённости с ответом на вопрос, в какой же стране и в каком мире мы живём?
Сегодняшний кризис — это кризис идеологии как таковой
Теперь вдруг глубинное чувство неуверенности и неопределенности оказалось присуще не только нам. Ведь если сравнить смертельный советский кризис двадцатилетней давности и кризис нынешний, уже всемирный, вот что можно заметить. Тогда у нас, разуверившись в идеологии коммунистической, захотели капитализма. Уверенность в «прекрасном далеке» основывалась на том, что под рукой была готовая «модель по сборке» ― либерально-демократическая идеология. Был под рукой и наглядный пример того, что все будет хорошо, ― Запад. Там люди своими мозгами и руками создали себе «нормальную» жизнь, наконец-то надежно и удобно устроились на Земле в отличие от нас, горемык. Поэтому тот кризис проходил в каком-то экстазе, упоительной горячке. В Германии радостно сносили Берлинскую стену, стирая границу между Востоком и Западом, и мы этому радовались тоже. Музыкальным фоном радикальных перемен была «Ода к радости» Бетховена на слова Шиллера: «Обнимитесь, миллионы»!
Сегодня же приветствий надвигающейся грозе не слышно совсем. На этот раз под рукой нет ни готовой идеологической модели для сборки, ни конкретного примера того, где знают и умеют как надо. Дала сбой система западного образа и устройства жизни в целом. Под вопрос поставлена не только модель финансового капитализма, но и связанная с ним либерально-демократическая идеология. Оказывается, и она тоже не гарантирует надежного существования на Земле.
Однако особенность «текущего момента» в том, что на смену демократическому либерализму не приходит никакой другой идеологии, которая могла бы выступить ему альтернативой во всемирном масштабе. Ведь идеология лишь тогда идеология, когда ее претензии носят универсальный характер, когда она претендует на целый мир, на то, что только на ее основе можно надежно устроиться на Земле. Тем самым возникает вопрос: не означает ли сегодняшний кризис, связанный с этим кризис либеральной модели и отсутствие модели альтернативной начало конца новоевропейской эпохи идеологий вообще?
Что такое идеология
Термин «идеология» ввёл французский философ и экономист А.Л.К. Дестют де Траси в начале XIX века для обозначения учения об идеях, которые позволят установить твёрдые основы для политики и этики. Идеология как таковая — это новоевропейский феномен, связанный с попыткой эмансипации человека от религии в Новое и Новейшее время. Суть его в том, что идеология претендует на понимание логики истории, на проникновение в эту логику и на обладание знанием, как должно быть устроено человеческое общество. Идеология строится рациональными средствами, апеллирует к рациональному знанию и предлагает проекты того или иного типа общественного устройства, которые человечество своими силами должно воплотить в реальной жизни. Поэтому идеология представляет собой попытку человека надежно устроиться на Земле лишь с опорой на собственные силы и разум. В этом смысле понятие «христианская идеология» — не меньший оксюморон, чем деревянное железо. Естественно, я не хочу сказать, что не может быть обществ, где господствующей формой общественного сознания будет христианство или другая религия. Но христианство неидеологично и неполитично. Оно ориентирует не на земное самоустроение, а скорее на отказ от него в надежде на помощь Бога.
При этом нынешние призывы срочно создать новую «четвертую теорию» ни к чему реально не ведут. Они лишь подчеркивают нынешнюю нехватку «теории» как таковой и растерянность человека перед вопросом, как же ему теперь быть.
К этому можно присовокупить, что неслучайно сейчас наблюдается вырождение политики. Нынешние ведущие политические деятели выглядят несерьёзно. Так венесуэльский Уго Чавес или боливийский президент Эво Моралес — скорее, пародия на кубинских революционеров соро-калетней давности, а, например, Николя Саркози — пародия на де Голля. Разочарование в политике и разочарование в идеологиях — феномены взаимосвязанные: оказывается, они не могут дать то, что обещают. И соответственно, на политической сцене, которая во многом уже лишь по инерции считается сферой соперничества и борьбы идеологий, ведущими деятелями оказываются полупародийные фигуры. Стоит только посмотреть на предыдущего прези-дента США или президента нынешнего. Это, скажем так, не Рузвельты, не гении. Например, при взгляде на Б. Обаму возникает стойкое подозрение, что он на самом деле ничего не может и ничего не решает, а являет собой сугубо имиджевый проект.
Три главных идеологии
Либерализм, коммунизм и фашизм — вот три основные доминирующие политические теории, которые, как пишет французский консерватор Ален де Бенуа, породили множество промежуточных идеологических течений в ХХ веке (1).
Он отмечает, что «теории, которые появились позже, раньше других исчезли. Фашизм, появившись позже всех, погиб быстрее всех остальных. Потом коммунизм. Либерализм — самая старая из трёх этих теорий — исчезает последним» (2).
Либерализм из этих трех основных идеологий наименее экспансионистский. В отличие от коммунизма он оставляет известное пространство свободы за религией. В либерализме как идейном умонаст роении вообще есть некоторое доверие к данностям жизни. Как писал Фридрих Хайек, «проследив совокупный эффект индивидуальных действий, мы обнаружим, что многие институты, на которых зиждутся человеческие достижения, возникли и функционируют без участия изобретающего и направляющего разума; что, по выражению Адама Фергюсона, «нации спотыкаются об установления, которые являются на самом деле результатом человеческих действий, а не человеческого намерения» (3).
В то же время одна из определяющих черт либерализма лежит в области скорее антропологической — это понимание человека как самодостаточного автономного существа, исполненного «нервного чувства собственного достоинства», — по выражению нашего Константина Леонтьева. Коммунизм — это ставка на коллективное «мы», которое для фи-лософии коммунизма является подлинным основанием и средоточием бытия. Либерализм же — это ставка на индивидуальное «я» как на своего собственного господина. Кто более эффективен в освоении мира — индивидуальное раскрепощенное «я» или коллективное, объединенное «мы» — вот один из центральных пунктов расхождений между коммунизмом и либерализмом.
Смертельный кризис идеологии коммунизма и коммунистического строя случился 20 лет назад. Коллективное «мы» проиграло битву претендующему на автономию индивидуальному «я», потому что основанный на последнем строй жизни был одновременно и более гибким, и в то же время более отвечал внутреннему человеческому тщеславию и гордости. Если при коммунизме я лично должен еще смиряться перед партией и государством, отвечать их строгим, драконовским нормам, то при современном капитализме я могу вести уже почти какой угодно образ жизни. Однако, похоже, оказалось, что Вавилон — это всё же не очень надолго.
Правда, даже если мы правы в своем прогнозе наступившей смены эпох, понятно, что происходить она будет не одномоментно. Прошлое всегда уходит не сразу, оно словно исчезает или осыпается частями. Не стоит ждать, что уже завтра нас ждет новый мир. Будущее будет отвоевывать себе место постепенно, а прошлое еще долго будет сопротивляться и цепляться за жизнь. Так, долго и постепенно уходила, сдавала поле боя античность, а потом, почти через тысячу лет - Средневековье.
Кризис - это суд
Слово “кризис” пришло из античности. По-древнегречески оно означает “суд”. Если кризис понимать как суд над зарвавшимся человечеством, то нелепо рассчитывать на, как говорят, “урегулирование кризиса”, на удачную “борьбу с кризисом”. Подсудимый не способен бороться с судом, по крайней мере, на равных. Суд заканчивается лишь приговором. Лишь в этом смысле судебное дело может быть “урегулировано”. И побег здесь тоже исключён. В сфере бытия, как отмечал М. Бахтин, алиби быть не может.
Окончательный приговор нынешнего суда-кризиса пока не озвучен, как и наказание. Но на сегодняшнем примере практически панического восприятия даже начальной стадии будущих весьма вероятных потрясений можно сделать вывод, что прочно устроиться человеку на Земле не получится, это невозможно. Человек и сам это в самой глубине души знает, иначе нынешних массовых панических настроений бы не было. Провозглашенный двадцать лет назад Ф. Фукуямой “конец истории” и необратимая победа либеральной идеологии также несбыточны, как и светлое коммунистическое будущее.
Что же касается России как неидеологической страны, то здесь можно, как это ни странно, попытаться извлечь из слабости силу. То, что совсем недавно представлялось очевидным недостатком, может парадоксальным образом обернуться преимуществом. В условиях конца идеологий отсутствие у нас господствующей идеологии дает нам бόльшую степень свободы, чем у западных стран. Мы не привязаны ни к какому проекту, и значит, у нас более широкий горизонт зрения, и поэтому больше возможностей для действия.
Кроме того, мы, возможно, еще не успели привыкнуть к материальному достатку, который на исторически относительно непродолжительное время организовала у себя западная цивилизация и который мы в течение уж совсем короткого времени пытались устроить и у себя. Никогда человечество, по крайней мере, его значительная часть, не жила так обеспеченно, как во второй половине ХХ века. Но разве кто-то давал стопроцентную гарантию, что это будет длиться вечно? А что касается нас, то, как говорил с некоторым надрывом и в то же время со смирением Василий Шукшин, “никогда хорошо не жили, не хрена и начинать”.
Неважно жить в материальном плане - это только к лучшему в том смысле, что такое положение дел продолжает длить историю. В христианской теологии последние времена однозначно связываются с временами всеобщего материального благополучия. Человек такой эпохи гораздо менее способен и к творчеству, и к самопожертвованию.
Однако отход от принципа идеологии как попытки деятельного самоустроения на Земле не обязательно означает отказа от активности вообще. По-своему может быть предельно деятелен торговец, по-своему офицер, по-своему монах. Вопрос в том, на что активная деятельность направлена: попытка ли это самодовольного самоустроения и самовозвышения, или это следование ценностям более высоким, чем земные ориентиры.
2 Там же. С. 28.
3 Хайек Ф. Индивидуализм истинный и ложный // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (первая половина ХХ века). М., 2000. С. 389-390.
#идеология #кризис #россия #человек #общество
Аннотация. в ее классических формах повсеместно находится в глубоком кризисе, имеющем ряд причин философского, экономического, политического характера. К ним же относится формирование виртуальной реальности, существующей реально в виде аудиовизуальных образов, воспринимаемых органами чувств. Современная идеология приобретает фрагментарно-фреймовый характер, что, делает более доступным внешнее манипулятивное воздействие на нее.
Концептуальным базисом современной доминирующей является либертарианство ‒ своеобразная «склейка» идей правового универсализма и рыночного фундаментализма. Идея государственности несет многие значимые ценностные коннотация для российского национального самосознания, важным условием формирования национальной идентичности. Совершенно очевидным представляется то факт, что идеология в ее классических формах повсеместно находится в глубоком кризисе, имеющем в разных частях мира свой колорит. В целом этот кризис, на наш взгляд, порождается рядом причин.
Еще в ХΙХ веке, вскоре после введения Дестютом де Траси понятия идеология в научный оборот, классики марксизма, как это сейчас не выглядит странно, отнесли ее к извращенным, ложным формам сознания, полагая, что в противоположность ей их теория действительно является строго научной. В 50-60-х гг. в среде технократов, менеджеров и других искренне убежденных, а также других заинтересованных лиц получила распространение, имеющая до сих пор влияние на умы не только обывателей, концепция деидеологизации. В соответствие с позитивистскими идеалами точного, верифицируемого и инструментального знания она противопоставлялась идеологическим ограничительным установкам и соответствующих им ментальным программам поведения, которые, в частности, препятствовали утверждению принципов безграничного и безмятежного потребления.
Ослаблению роли классических форм способствовал раскол и кризис ее теоретической базы ‒ современной философии, снижение ее влияния на концептуально-логические принципы формирования . Претендующая на роль лидирующего современного течения философия постмодернизма ‒ по своему привлекательная ‒ отрицает философскую системность, саму возможность достоверности, объективность, такие понятия как „справедливость“ или „правота“ и признает относительность любых ценностей и преобладание «нестрогого мышления». Тем самым постмодернизм способствует этому ослаблению. В то же время видные представители постмодернизма (Ж. Бодрийяр, Ж. Делез и др.), справедливо, обращают внимание на такой важный феномен современности как виртуальная реальность. Она параллельна подлинной реальности, но в отличие от последней достаточно произвольно искусственно формируется и существует реально в виде аудиовизуальных образов, воспринимаемых органами чувств. Тем самым возникает возможность конструирования в коммуникационно-информационном пространстве множества различных миров (в той или иной степени реально-виртуальных). Именно это является важнейшей объективной причиной кризиса классических идеологий и их фрагментации. Это эффект усиливается изменениями восприятия этой «информации», его визуализация и клиповым характером. (Некоторые представители масс медиа считают, что если в тематической передаче фрагмент из фильма будет более одной минуты, то зритель умрет от скуки). Таким образом, идеология становится все менее осознанной частью мировоззрения и все более приобретает фрагментарно-фреймовый характер, что, делает более доступным внешнее манипулятивное воздействие на нее.
Но это, тем не менее, не отменяет ориентирующую, программирующую и мобилизующую роль . Для современной России, испытавшей в конце ΧΧ начале ΧХΙ века глубокие социально- экономические потрясения, проблемы идеологической определенности приобретают особую значимость, актуализируемую идейным расколом российских элит, а также драматическим украинским геополитическим кризисом и сопутствующим ему острым идейно-информационным противостоянием. В этом противостояние западные СМИ демонстрируют совершенно невероятное, при действительном соблюдении свободы слова, единодушие, солидарность и отличную оркестрированность. Достаточно вспомнить, как, несмотря на официальные заявления и на сообщения российских СМИ, западные информационные агентства в августе 2008 года несколько дней подряд, демонстрируя кадры обстрела Цхинвала, дружно утверждали, что огонь ведет российские артиллеристские системы.
С точки зрения основательности рассмотрения, проблемы идеологической определенности путей развития современной России нужно, на наш взгляд, обратится к итогам периода безоглядного реформирования российского общества, которые оказались более чем неутешительными. Суждения по поводу причин таких итогов варьируется от мнения, что их корни лежат в скоплении застарелых проблем советской эпохи, которые в процессе либерализации лишь проявились в полную силу, и, что могло бы быть и хуже, до предположений манихейского рода о корыстном или (и) злонамеренном умысле неких внутренних или внешних сил. Любая из этих точек зрения содержит, по предварительной оценке, в разных, разумеется, пропорциях предмет, заслуживающий аналитического рассмотрения. Но в полном объеме такая работа не по плечу одному автору, тем более что сам предмет еще по большей части эмоционально не остыл и требует исторического времени для своего созревания, хотя такая работа по разным направлениям уже активно ведется. Однако, вне зависимости от переплетения особенностей индивидуальных оценок событий, произошедших в России, экс-республиках СССР, и в других регионах мира, их концептуальный базис достаточно очевиден.
Это либертарианство, ‒ своеобразная «склейка» идей правового универсализма и рыночного фундаментализма. Они, хотя имеют разные исторические корни и несовпадающую концептуальную базу, вполне дополняют друг друга и образуют двуединую идеологическую конструкцию. На постсоветском пространстве идеи рыночного фундаментализма в своей полноте на государственном уровне не были официально провозглашены, но были реализованы в своем наиболее радикальном виде. Исключая небольшой постдефолтный период, у власти, несмотря на результаты выборов в Государственную Думу, бессменно находятся адепты этих идей. В основе рыночного фундаментализма (Вашингтонский консенсус), концептуально лежит постулат о всеохватывающем рациональном совершенстве рыночных механизмов регули- рования и управления. Естественной составляющей этой являются допущения в духе лапласовского детерминизма, предполагающие существование совершенной информации, экономического агента (некого абстрактного автономного человека) в виде «совершенного калькулятора» и т. д., и гипотеза о приближении этих допущений с пренебрежительно малыми отклонениями к реальности.
Кратко суть этой выражена Людвигом фон Мизесом: «Власть над средствами производства, принадлежащая предпринимателям и капиталистам, может быть получена только с помощью голосов потребителей, собираемым ежедневно на рынках. … Богатство преуспевающих дельцов всегда является результатом плебисцита потребителей, и, однажды заслуженное, это богатство может быть сохранено, только если использовать его в соответствии с требованиями потребителей». Однако, при этом, он признает, что логика развития рыночной экономики создает условия для постоянной концентрации и централизации капитала и производства, при которых победу одерживают сильнейшие, использующие свои ресурсы для приращения к своему жизненному пространству новых участков и новых ресурсов. Регулятивная роли потребителей в рыночной экономике очевидна, поэтому в этом высказывании есть резон, который, впрочем, как и всякое общее положение, приобретает конкретные формы и действительное значение лишь в определенном контексте: в определенной социально-психологической атмосфере и соответствующей ей институциональной среде.
Непосредственным следствием заявленных тезисов является вывод: социальные институты и их эволюция являются не более чем, ответом на запросы универсального рынка. Из него, как известно, неотвратимо вытекают следствия об «избыточных функциях государства», как, впрочем, и иных феноменов культуры, которые являются лишними на поле рыночных отношений или даже препятствующих свободной игре рациональных (по определению) рыночных сил. В странах с устоявшимися развитыми рыночными системами и социальными институтами эти достаточно сильные идеализации можно принять (с весьма существенными оговорками), памятуя, что многие традиционные механизмы социального и, в частности, общинного, регионального и государственного экономического регулирования глубоко укоренились в массовом сознании и часто уже не воспринимаются как таковые. Но все же, нужно иметь в виду, давно известное в естественных науках правило, что закономерные взаимосвязи явлений возможны лишь при определенных условиях, которые определяют вид их реализации. Эти простым фактом часто пренебрегают при рассмотрении общественных процессов. В России реализация этих теоретических схем уже на первых шагах породила странную, но в то же время примечательную, концептуальную оппозицию: свобода как противоположность справедливости. Содержание этих понятий не находится в строгой логической зависимости.
Однако, ясно, что даже формально понимаемая несвобода, т.е. ущемление прав человека, общезначимо понимается как несправедливость. В России же противопоставление свободы и справедливости обрело реальный смысл. Во-первых, как нарастающее, в соответствии с принципами рыночного фундаментализма, отстранение государства от решения социально- экономических задач, от заботы об основной массе своих граждан, которые независимо от их прежних заслуг, талантов и склонностей оказались предоставленными сами себе. Во-вторых, это противопоставление выражалось в более широком смысле: в общем пренебрежении нормами права (предельно хаотичных в период президентства Ельцина) и морали, в том числе и морали делового поведения.
Обрушение идеологических скреп, масштабные миграционные перемещения на постсоветском пространстве, третья эмиграция (на этот раз в основном квалифицированной и высококвалифицированной рабочей силы) из России. Остановка и закрытие множества предприятий и массовая смена профессий сти- мулировали процессы маргинализации значительных слоев населения. “Трудовая этика, ‒ как отмечает О.Н. Яницкий, ‒ в массе населения утеряна: благополучие приносят связи, знакомства, удача, наконец, принуждение и насилие, но не повседневный напряженны труд. Созидание как основополагающая форма социального действия и. следовательно, как социологическая категория теряет смысл».
В условиях переходного периода государство, как постоянный актор экономической жизни, обладая легитимной полнотой правомочий преобладающего собственника и базовыми властными полномочиями, становится в ней, вне зависимости от абстракций, какой бы то ни было теории, главным действующим лицом, что наглядно проявляется в ходе корректировок «регулятором» рыночных экстерналий и рыночных провалов. В полной мере эта роль государства была с большим или меньшим успехом продемонстрирована большинством государств при преодолении (надолго ли?) финансового кризиса, начавшегося в 2009 году. Роль государства в реализации, организации и поддержке инфраструктурных проектов и инновационных процессов также общепризнанна. Так, в частности, Эрик Райнерт замечает что, мальтузианская ловушка (понижающейся отдача) преодолевается за счет перехода к новым отраслям с повышающейся отдачей, то есть к инновационной промышленности и усложняющемуся разделению труда. Государство при этом не просто сотрудничает с бизнесом, а берет на себя роль «командных высот» и сознательно делает выгодными инновации. «Фаза запуска новых секторов требует массовости, напряженного усилия и нарушения обычных законов рынка. Но именно это - подчеркивает он - исключает Вашингтонский консенсус».
В этой связи, так или иначе, кроме прочих, возникает вопрос о сравнительных характеристиках разных видов собственности и, в конце концов, естественно, об ее природе. Двусмысленность статуса государственной (общенародной) собственности в советскую эпоху, позволяющая конкретным личностям распоряжение и пользование собственностью (без права владения), поводу, порождали морально- психологическое оправдание мелких посягательств на нее. Представляется, что в существенной мере на характер российских преобразований это отношение к собственности наложило немаловажный отпечаток Проблема признания прав собственности (в особенности крупной частной собственности) является одной из ключевых в современной России. И хотя эта проблема политкорректно замалчивается, ее нерешенность оказывает крайне негативное влияние на все основные сферы жизни российского общества. Как свидетельствуют первый и второй мэры Москвы: «При гайдаровском силовом внедрении рынка возникал слой собственников, сформировавшийся без борьбы в рыночной конкуренции, без публичного контроля. Эти предприниматели были чужды главного - предпринимательских навыков в производстве. Зато они были изощрены в отношении подкупа всех участников дележа собственности государства: администраторов, директоров, милиционеров, прокуроров, судей, журналистов и т.д. Эти предприниматели были чужды самой идеи социальной ответственности перед государством, обществом, гражданами. Они не смогли взять на себя бремя возрождения России». Без общественного признания и внутреннего убеждения самих владельцев в том, что эта собственность принадлежит именно им, ее юридический статус, опирающийся на абстрактные принципы правого универсализма, остается зыбким. В этом признании нуждается и объектное поле права собственности: являются ли объектами собственности вода, берега водоемов, рыба в океане, памятник истории и т.п. В общем, не вдаваясь в подробности и не отрицая в целом его инструментальной пользы, следует заметить, что к числу основных слабостей правового универсализма относится неясность происхождения и источников основополагающих прав человека.
Правовая и в еще в большей мере морально-психологическая неопределенность ее статуса провоцирует «обдирание активов», т.е. воровство у самого себя, и является одной из причин ее перманентного передела. Для развития устойчивой социальной структуры современной России требуется решение двуединой задачи: формирование, во-первых, эффективного, а во-вторых, признанного собственника. Эта задача относится к числу, думается, наиболее болезненных, деликатных и перезревших задач государства, призванного вывести этот процесс из «подковерных» и криминальных сфер в публично-правовое поле. Цивилизованная форма решения этой и других трудных задач подразумевает диалог власти и общества. На практике же, как пишет Михаил Ходорковский в своей первой статье в газете «Ведомости», «для денег либеральная среда вовсе не есть необходимость… Гражданское общество чаще мешает бизнесу, чем по- могает. Предпринимателю …гораздо легче договориться с горсткой в меру жадных чиновников, чем согласовать свои действия с разветвленной и дееспособной сетью общественных институтов». и, добавим, с ответственными отечественными структурами политической власти. Неизбежно ограничивая прибыли от- дельных корпораций и предпринимателей, эти сети и структуры, имеющие исторически и логически своей миссией не только экономические задачи, но и задачи воспрепятствования социальной, экологической, нравственной, физической и т.п. деградации.
Миссия как историческая цель должна быть наполнена идейным содержанием, в отличие от рынка ‒ технического механизма, который сам по себе не может быть целью. Поэтому решение задач, задаваемых миссий, не должно быть, вопреки принципам рыночного фундаментализма, направлено на извлечение прибыли (миссии разных общественных институтов могут и должны отличаться, объединяясь общенациональными смыслами). Их решение скорее требует выделения соответствующих финансовых ресурсов, но вместе с тем оно содействуют созданию условий, благоприятствующих экономическому и социальному прогрессу в целом. Эффективности диалога власти и общества в России, одной из основных целей которого является выработка консенсуса в отношении общенациональных целей и допустимых средств их достижения идеологической идентичности, препятствуют очевидные обстоятельства. После событий октября 1993г., усилился дисбаланс ветвей власти: превалирование закрытых структур исполнительных органов государственной власти (администрации президента и правительство) и приниженное положение органов представительной власти. Состав и политика правительства очень мало зависят от результатов выборов. Непубличная концентрация влиятельных СМИ в руках крайне узкой группы лиц, близких к высшим должностным лицам страны или к зарубежным покровителям, затрудняет информационное взаимодействие власти и общества. Так подавляющая часть информационно содержательных сигналов научного сообщества России просто ими просто игнорируется. До сих пор СМИ лишь формально реализуют «механизм обратной связи». Хотя, справедливости ради, следует заметить, что в последние годы в этой сфере наблюдается заметный, но явно недостаточный прогресс. В России воздействия основной массы населения на властные структуры остается крайне несущественным и, в очень значительной, если не сказать преобладающей, степени виртуальным. Удивительно, но не случайно, в силу разного рода пока не вполне проясненных причин, процесс неоднократно провозглашенной российской модернизации до сих пор обнаруживает отчетливые признаки феодализации экономической жизни и социальных связей в целом. Так, в экономике доминирующие позиции занимает сектора, получающий доходы рентного типа.
Непроизводительный, рентный вид доходов превалирует не только в добывающих отраслях, но и у значительной части современного директората, предпочитающего налаживанию производства сдачу в аренду приватизированных площадей и производственных мощностей. Борьба за обладание природными ресурсами, уникальными объектами (например, нефтепроводами), за доступ к бюджетными финансовыми потоками не способствует корпоративной сплоченности представителей крупного и части среднего российского бизнеса. Эта борьба скорее побуждает их искать либо покровительство государст- венной власти, либо, что более эффективно, прямого в ней соучастия. Небезуспешное стремление к симбиозу с властью как на федеральном уровне, так еще в более откровенном виде в регионах, позволяет реализовать один важнейших принципов российской экономики: «приватизации прибыли и национализации убытков». В комплексе «власть - бизнес - остальные» прежде всего между двумя её первыми элементами сложилась система отношений личной зависимости, обязательств и покровительства (существовавшая в зароды- шевом виде еще в советской период), во многом напоминающая вассалитетную форму организации средневекового общества. При существующей подавленности внутри страны конкурентной среды такая система социальных связей релевантная условиям и типам хозяйствования ведущих экономических комплексов. С внешней, поведенческой стороны для лиц, включенных в эту систему, признаком принадлежности к ней служит высокий уровень непроизводственных расходов, обмен дорогими подарками, демонстрационное потребление, (обязательное, кстати, для элиты феодального общества), что служит благодатной почвой для анекдотов о «новых русских».
Современным показателем могущества (сюзеренитета) - наряду, естественно, с традиционными атрибутами такими как вооруженное сопровождение и свита - российского бизнесмена является обладание или контроль над теми или другими общефедеральными, а в провинции над региональными, средствами массовой информации (СМИ), которые как бы берут на себя, в общем-то, не свойственные им функции «партии интересов» и их идеологического оправдания и поддержки и средством борьбы с конкурентами. Кардинальные изменения типа информационно-коммуникативных взаимодействия людей влекут, как это многими отмечается, существенные изменения в организации социальной жизни. Даже там, где существуют устоявшиеся структуры гражданского общества, происходит становление, выражаясь словами Ги Дебора «общества спектакля». Тем более - в России, где сложение сумятицы скоропалительных административно- политических и экономических реформ, «разрухи в умах» и революции в способах коммуникации, дает кумулятивный эффект.
В силу своих свойств электронные СМИ, использующие сложные аудиовизуальные образы, способны к созданию «гиперреальности», превосходящей по своим чувственно воспринимаемым характеристикам, континуальную реальность, обладают суггестивным воздействием на психику людей. Благодаря этому, а также скорости подачи и смены образов, приближающейся к скорости их психофизиологического опознания и запоминания, масс-медиа преодолевают барьер осознанно-критического восприятия подаваемой информации. Эти их свойства делают СМИ, намного превосходящие пока по степени влияния и задающие им повестку дня социальные сети, самым эффективным инструментом разрушения или, наоборот, формирования идеологической идентичности страны. Необходимым условием формирования этой идентичности является критическое переосмысление либертарианских идей. Вместе с тем, принимая во внимание то, что идея государственности несет многие значимые ценностные коннотация для российского национального самосознания, важным условием формирования национальной идентичности является определеннось позиции руководства страны, страны с учетом национальных исторических ценностей и современных интересов основных национальных и социальных групп населения России.
Список литературы
Мизес Л. фон. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: СайаЦаху, 1994.
Яницкий О.Н. Социология риска. - М.: Из-во LVS. 2003.
| 1 | Мир в начале XX в. Становление индустриального общества. Научно-технический прогресс в к. XIX - начале XXвв.. Проблема периодизации НТР. Циклы экономического развития стран Запада в конце XIX – середине XX вв. От монополистического капитализма к смешанной экономике. | знать: Империализм, колония, метрополия, модернизация, индустриальное общество, вторая промышленная революция, экспансия. Раскрывать сущность процесса модернизации, характеризовать проявления модернизации в различных сферах европейского общества начала XX в.; Сравнивать опыт модернизации в странах Европы и США; по результатам сравнения составлять синхронистическую таблицу. Классифицировать страны по эшелонам капиталистического развития. Выявлять и аргументировано доказывать свою позицию |
| 2 | Изменения социальной структуры индустриального общества. |
|
| 3-4 | Первая мировая война 1914-1918гг. Основные этапы развития системы международных отношении в к.XIX середине XX вв. Мировые войны в истории человечества. Социально-психологические, демографические, экономические и политические причины войны. | Знать/уметь: Давать определение понятиям: территориальный раздел мира, империалистическая война, позиционная война, пацифизм, система коллективной безопасности, Вер-сальско-Вашингтонская система, Лига Наций; Излагать, события Первой мировой войны в хронологической последовательности. Продуктивны и: Выявлять основные противоречия между мировыми державами; Выявлять причины вооруженных конфликтов в начале XX в.; На основе анализа учебного материала выявлять причины войны, излагать ход военных действий, определять последствия Первой мировой войны. Участвовать в разработке мини-проектов по теме |
| 5 | Кризис классических идеологий на рубеже XIX-XX вв. и поиск новых моделей общественного развития. Социальный либерализм, социал-демократия, христианская демократия. Демократизация общественно-политической жизни и развитие правового государства. Молодежное, антивоенное, экологическое, феминистское движения. Проблема политического терроризма. | Знать/уметь: Излагать суть общественно-политических течений: марксизма, ревизионизма, социал-демократии. Объяснять, почему созданная К. Марксом теория получила широкое распространение в XX в.; Различать понятия: «марксизм как теория» и «марксизм как идеология»; Объяснять причины революционного и реформистских вариантов образования национальных государств. |
| 6 | Экономическое и политическое развитие стран Запада 1920-1930 -е гг. Эволюция собственности, трудовых отношений и предпринимательства | Знать: определение понятиям: кейнсианство, политика «Нового курса»; кризис Уметь: излагать суть политических концепций: либерализм, социал-демократия, консерватизм. На основе анализа документов и дополнительного материала составление сравнительной таблицы «Политические режимы индустриальных стран в первые десятилетия XX в.»; Объяснять причины экономического кризиса 1929-1933гг и его последствий для стран Запада, пути выхода из кризиса; Раскрывать суть теории Д. Кейнса, высказывать оценочное суждение об актуальности данной теории для современной России |
| 7 | Историческая природа тоталитаризма и авторитаризма новейшего времени. Фашизм в Италии и Германии. Модели ускоренной модернизации в XX в. Маргинализация общества в условиях ускоренной модернизации. | Знать/уметь: Давать определение понятиям: тоталитаризм, фашизм. Продуктивный: - разъяснять причины подъема фашистского движения в Италии и Германии в 1920-1930-е гг.; Разъяснять суть идеологии фашизма; Сравнивать пути прихода к власти Муссолини и Гитлера; Определять, чем они различаются. Объяснять, почему тоталитарная идеология не нашла распространения в наиболее развитых индустриальных странах; Проводить социологический опрос по теме «Распространение фашистских идей в современном мире» |
| 8 | Политическая идеология тоталитарного типа. Государственно-правовые системы и социально-экономическое развитие общества в условиях тоталитарных и авторитарных диктатур. |
|
| 9 | Международные отношения 1920-1930 гг | Знать/уметь: Называть причины Второй мировой войны. Продуктивный: Раскрывать причины Второй мировой войны, определять, отличались ли они от причин Первой мировой войны; Характеризовать дипломатические шаги Запада в ответ на агрессивные действия Германии, Японии, Италии, определять, почему они не привели к предотвращению войны |
| 10-12 | Вторая мировая война 1939-1945 гг. Социально-психологические, демографические, экономические и политические причины войны. | Знать/уметь: Излагать события Второй мировой войны в хронологической последовательности. Характеризовать обстановку накануне войны, выделять цели воюющих сторон; Анализировать по заданным критериям периодизацию войны; - характеризовать взаимоотношения стран антигитлеровской коалиции и тройственного союза; Разъяснять различные точки зрения на вклад стран антигитлеровской коалиции в победу над фашизмом. |
| 13 | Общественное сознание и духовная культура в первой половине XX в. Формирование неклассической научной картины мира . Технократизм и иррационализм в общественном сознании XXвв. Мировоззренческие основы реализма и модернизма . | Знать/уметь: Называть основные достижения мировой культуры в первой половине XX в. выявлять важнейшие изменения в духовной жизни, культуре стран мира в первой половине XX в.; Определять, какие проблемы отразило развитие философской, социальной мысли. Участвовать в разработке и презентации проекта по теме |
| 14 | Международные отношения во второй половине XX в. | Знать/уметь: Давать определение понятиям: «холодная Война», гонка вооружения, милитаризация Экономики; Излагать основные события «холодной Войны» в хронологической последовательности Разъяснять, на каких условиях велась Определять причины международных Кризисов периода «холодной войны»; Характеризовать события «холодной войны» |
| 15 | Страны Запада во второй половине XX в . Особенности современных социально-экономических процессов в странах Запада и Востока. Системный кризис индустриального общества на рубеже 60-70-х гг. Периодизация НТР.
| Знать/уметь: Разъяснять взаимосвязь экономических Кризисов и модели социально- экономического и политического развития. |
| 16 | Демократизация общественно-политической жизни и развитие правового государства. | Знать/уметь: Называть новые черты политического Развития стран Европы и Америки. - характеризовать социально-политическое развитие стран; В политическом развитии. -
высказывать оценочные суждения о перспективах развития стран Европы и Америки |
| 17 | Дискуссия о постиндустриальной стадии общественного развития. Информационная революция и становление информационного общества. Собственность, труд и творчество в информационном обществе. | Знать/уметь: Давать определение понятиям: экономический кризис, НТР, «общество всеобщего благоденствия», информационная революция. Выявлять причины, сущность, последствия НТР. Характеризовать основные направления НТР. Объяснять особенности процесса глобализации. |
| 18 | Страны Восточной Европы во второй половине XX в. | Знать/уметь: Называть новые черты политического и Социально-экономического развития стран Восточной Европы в 40-90-е гг. Характеризовать социально-политическое Развитие стран; Выявлять и анализировать новые черты В политическом развитии. Высказывать оценочные суждения о перспективах развития стран Европы и Америки |
| 19 | Страны Азии, Африки и Латинской Америки во второй половине XX в. «Новые индустриальные страны» Латинской Америки и Юго-Восточной Азии: авторитаризм и демократия в политической жизни, экономические реформы. Национально-освободительные движения и региональные особенности процесса модернизации в странах Азии и Африки. | |
| 20-21 | Глобализация общественного развития на рубеже XX-XXI вв. Интернационализация экономики и формирование единого информационного пространства. Интеграционные и дезинтеграционные процессы в современном мире. | Знать/уметь: Давать определение понятиям: глобализация, глобальные проблемы современности. Характеризовать основные проблемы современности. Прогнозировать пути решения глобальных проблем |
| 22-23 | Особенности духовной жизни современного общества. Изменения в научной картине мира . Мировоззренческие основы постмодернизма . Роль элитарной и массовой культуры в информационном обществе. Религия и церковь в современной общественной жизни. Экуменизм. Причины возрождения религиозного фундаментализма и националистического экстремизма в начале XXI в. | Знать/уметь: давать определение понятиям: экуменизм, религиозный фундаментализма и националистический экстремизм; Определять взаимосвязь и особенности истории России и мира; Представлять результаты изучения исторического материала в конспектах, реферате, рецензии; Участвовать в дискуссиях по историческим проблемам, Формулировать собственную позицию по обсуждаемым вопросам. |
Идеология – система ценностей, взглядов и идей, в которых отражается отношение людей к политике, к существующей политической системе и политическому порядку, а также те цели, к которым следует стремиться политикам и обществу в целом. Автор термина – французский философ XIX века А. Дестют де Траси. Так он назвал учение об идеях, позволяющих установить твердые основы для политической жизни.
Функции идеологии в государстве: Ориентационная: Идеология включает в себя основные представления об обществе и политической системе, о политике и власти, помогает человеку ориентироваться в политической жизни и осуществлять осознанные политические поступки. Мобилизационная: Предлагая обществу определенную модель (идею, программу) более совершенного состояния (строя, режима), идеология тем самым мобилизует членов общества на воплощение их в жизнь. Интегративная: Идеология стремится сформулировать общенациональные и общегосударственные ценности и цели, предлагает их обществу, объединяя на их основе людей. Амортизационная (смягчающая): Объясняя и оправдывая в глазах людей существующую политическую систему и политическую реальность, идеология тем самым способствует снятию социального напряжения и разрешению кризисных ситуаций, когда у государственной власти нет материальных или организационных возможностей влиять на общество и граждан.
Классические идеологии XIX в. Либерализм Идейно-политическое течение, где на первом месте находятся идеи свободы (прежде всего свобода предпринимательства, личности, прав и собственности), защищаются права и свободы человека, запрет на вмешательство государства в экономику. Постулируется право угнетенных на свержение тирании и угнетения. Д. Локк; Жан-Жак Руссо; Д. Дидро
Классические идеологии XIX в. Консерватизм Идейно-политическое течение, постулирующее защиту национальных и религиозных традиций, старых устоев жизни и отрицающие возможность революционных изменений в обществе Ф. Шатобриан; Ж. де Местр
Причины кризиса классических идеологий XIX в. Консерватизм Представляет интересы реакционных слоев общества (крупных землевладельцев, аристократии, дворянства) Либерализм Представляет интересы капиталистических слоев общества (буржуа, капиталисты, торговцы, и др.) Рабочие классы, пролетариат - ?
Идеологии XX в. Социализм Социал-демократия Неолиберализм Учение основанное на идеях социального равенства и характеризую щееся негативным отношением к частной собственности Учение основанное на идеях социальной справедливости и перераспределении доходов граждан Учение основанное на идеях либерализма XIX в. Привносится государственное вмешательство в экономику
Идеологии XX в. Социализм Учение основанное на идеях социального равенства и характеризующееся негативным отношением к частной собственности. Возник в середине XVIII в. , получил развитие в XIX в. в Европе как реакция на усиление капиталистической эксплуатации. А. Сен-Симон; Ш. Фурье; Р. Оуэн; К. Маркс; Ф. Энгельс
Идеологии XX в. Неолиберализм Учение основанное на идеях либерализма XIX в. Привносится государственное вмешательство в экономику. Возникает в 30 -е гг. как реакция на мировой кризис первой половины XX в. Дж. М. Кейнс В России 1990 -х гг. Е. Гайдаром проводилась экономическая политика радикального неолиберализма т. н. «Шоковая терапия»
Идеологии XX в. Социал-демократия Учение основанное на идеях социальной справедливости и перераспределении доходов граждан. Признавая частную собственность в экономике придает важное значение иным формам собственности (национализированные, муниципальные, кооперативные) Провозглашается принцип «социального партнерства» и «классового сотрудничества» .
